Футбол на Красной площади

В 1936 году Красной площади впервые довелось сыграть роль футбольного поля. Это случилось во время праздничного шествия в честь Дня физкультурника. Прямо перед трибуной Мавзолея, где стояли члены правительства во главе со Сталиным, футболисты 1-го и 2-го состава московского “Спартака” сыграли демонстрационный матч. “Виновниками” уникального мероприятия стали братья Старостины и генсек ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, которому хотелось “заразить” футболом “вождя народов”.
Из воспоминаний Андрея Старостина:

"...Весной тридцать шестого года секретарь ЦК комсомола, Александр Васильевич Косарев в беседе с Николаем Старостиным высказал пожелание показать футбол во время парада на Красной площади в День физкультурника. Когда это предложение обсуждалось спартаковским городским руководством, ироническим репликам не было конца. В самом деле, на Красной площади брусчатка, ни ворот, ни разметок. Чего доброго мяч за кремлевскую стену улетит, а то и того хуже: попадет в кого-нибудь на трибунах. Однако дело закрутилось. Решено было Красную площадь накрыть мягким войлочным ковром и превратить ее в стадион с полным спортивным ядром: футбольным полем, беговыми дорожками, легкоатлетическими секторами. Началась ковровая страда. Иначе не скажешь: пошивка ковра отняла у спартаковских спортсменов много бессонных ночей. Как только прекращалось уличное движение, спортсмены, вооружившись шорными шилами - иглами, принимались шить ковер из пластинок шорного войлока. Пластины были квадратные, небольшие, может быть, метра полтора на полтора. Их надо было сшить неисчислимое множество. Мы, ползая на коленях, прокалывали войлок и бечевой соединяли пластину с пластиной, не видя конца своей работе. Ломило согнутую спину, пылали натертые бечевой ладони, болели наколотые шилом пальцы. Медленно, трудно, но дело шло. Вдоль здания ГУМа протянулся длиннейший жгут первого витка, напоминающий канализационную трубу (каждую продольно сшитую полосу мы на ночь, чтобы не мешать нормальному уличному движению, закатывали в рулон). Из ночи в ночь рулон увеличивался. Но он стал вызывать беспокойство городских организаций, отвечающих за коммунальные службы столицы, забеспокоился ОРУД*, всполошились пожарные. Рулон грозил самовозгореться, ведь сшивая, мы его одновременно красили в соответствующие спортивному ядру стадиона цвета. Солнце днем нагревало скатанный ковер, внутри рулона возникала критическая температура, грозившая воспламенением красок. Ночью мы шили, а днем наше начальство бегало по разным инстанциям, хлопоча о снятии очередного запрета выводить на ночь сшивальщиков. Эдуард Стрельцов и Алексей Хомич перед разминкой Ночные работы прерывались из-за дождя. При первых каплях - авральное скатывание. Дождь прошел - раскатываем. Ковер поработил всех спортсменов «Спартака». Мы его стали ненавидеть. Он казался нам чудовищем, высасывающим у нас все силы. На пошивку ковра ходили все, невзирая на чины и ранги. Будь ты заслуженный-раззаслуженный, но от шитья не освобождался. Разве что, если в этот день была игра. Несмотря на все препятствия и трудности, ковер был сшит. Он лежал вдоль ГУМа огромной трубой, замаскированный еловыми ветками. Теперь он нам стал дорог, и мы с волнением ждали своего часа... Сценарий парада и выступление спортивных обществ были расписаны с точностью до одной минуты. Необходимость следовать графику усиливали волнение и лихорадочное состояние участников и организаторов. Нам отпущено было тридцать минут. Организация стадиона - раскатка ковра, установка ворот, спортивных снарядов и прочее - три минуты; легкоатлетические и спортивные выступления, в которых принимали участие братья Знаменские, известные бегуньи - Евгения Егорова, Тамара Быкова - 12 минут; футбол - 15 минут. Из огромного окна универмага, где ожидали своего выхода две наши футбольные команды, наблюдали мы за событиями на площади. Подходило время развертывать ковер. О, как же мы волновались, когда полторы тысячи физкультурников и спортсменов общества цепочкой побежали по краям Красной площади, занимая места по периметру линий будущего стадиона! В центр пустынной площади вышел Николай. В белом спортивном костюме он поднял руку с красным флажком, зажатым в кулаке. Выдержал небольшую паузу и, как бы удостоверившись, что внимание всех спартаковцев сосредоточено на флажке, резко опустил его вниз.
Мгновенно сброшены ветки. Рулон под натиском двухсот человек зашевелился, как живое существо, и, извиваясь (было очень трудно выдержать ровную линию раскатки по фронту, длиной сто двадцать метров), стал уменьшаться в толщине по мере приближения к трибунам. Глазам зрителей представилась унылая картина. Площадь оказалась покрытой сморщенной, грязно-серой хламидой: ни дать ни взять - вспаханный, не тронутый бороной целинник. Сердце замерло: непоправимая беда! Но вот на середину опять вышел Николай. Вновь поднята правая рука. Вновь маленькая пауза и резкий взмах флажком. Сотни рук по этому знаку одновременно потянули ковер на себя. И произошло чудо! В один миг перед зрителями от храма Василия Блаженного до Исторического музея, от трибун Мавзолея до ГУМа раскинулся стадион с изумрудно-зеленым футбольным полем, размеченным белоснежными линиями, с черной гаревой беговой дорожкой, с золотистым песком легкоатлетических секторов. Мгновенно возникли футбольные полосатые ворота, угловые флажки, стойки для прыжков, барьеры для бега. Не успел затихнуть гром аплодисментов, раздавшийся с трибун, а по дорожке уже бегут знаменитые братья Георгий и Серафим Знаменские. Начались спортивные соревнования. Пришла и наша очередь. Мы выбежали на поле двумя командами - основной состав и дублирующий, в который вошли также ветераны Петр Артемьев и Петр Исаков. Они уже не выступали в соревнованиях, но кому же не хочется сыграть в футбол на Красной площади! Чтобы раскрыть всю красоту футбола - финты, дриблинг, удары по воротам, разнообразными способами забитые голы, - мы договорились сыграть показательный матч. Разработали сценарий, по которому установили, кто и когда забивает голы, чтобы в этот момент создать атакующему исполнителю, как говорится, попутный ветер. Несмотря на то что результат матча был предопределен, сам факт выступления на Красной площади нас так вскуражил, что мы играли с истинным увлечением. Забивали красивые голы. Мяч все время находился в игре, потому что нарушений правил мы не позволяли. И когда пошла последняя минута, я с облегчением подумал, что спектакль удался: матч сопровождали частые аплодисменты. Однако по прошествии пятнадцати минут последовало указание игру продолжать. А сценарий-то был сыгран до конца! Пришлось мне, как капитану основной команды, режиссуру взять на себя. Предполагая, что еще придется играть пятнадцать минут, я, бегая по полю, называл забивающих и подавал сигнал: «Володя, пошел!» И Степанов устремлялся в прорыв, закладывая такой футбольный слалом, что на трибунах раздавался гул одобрения. А заключительный аккорд - пушечный удар в верхний угол, эффектный бросок вратаря Ивана Рыжова, мяч в сетке ворот - вызвал бурные аплодисменты. Около сорока минут продолжался наш матч. Сыграли мы четыре-три в пользу основного состава. Выстроившись, как требуют правила футбола, и поблагодарив судью (не помню точно, кто судил, кажется, Петр Бозов), мы крикнули традиционное «Физкультпривет!» и побежали в «раздевалку», забыв, что бежим по нашему многострадальному ковру, что под ногами ребристая брусчатка, бежим, как с настоящего футбольного поля на стадионе «Красная площадь»..."
"Повесть о футболе" (Издательство "Советская Россия 1973 год)

И несколько интересных моментов из воспоминаний Николая Старостина, старшего из четырех братьев:


"...Футболисты наблюдали за начавшимся парадом через окно ГУМа, ожидая своего выхода, и никто, кроме меня, не знал, что еще накануне все наши усилия и идеи Косарева висели на волоске.
...Мы как раз заканчивали разметку , что еще накануне все наши усилия и идеи Косарева висели на волоске.
...Мы как раз заканчивали разметку футбольного поля, когда я, с трудом разогнув спину, увидел Косарева, который шел прямо по свежевыкрашенному ковру и как-то странно притоптывал ногой, объясняя что-то идущим с ним военным. Чувствовалось, что те чем-то обеспокоены. Я поспешил навстречу.
— Познакомьтесь, товарищ Молчанов из ОГПУ,— сухо представил мне одного из спутников Александр Васильевич. Затем назвал второго, фамилии которого не помню.

Я поздоровался, несколько озадаченный расстроенным видом Косарева.
— Товарищ Старостин,— сказал Молчанов,— вы не думали о том, что спортсмены при падении могут покалечиться и это произойдет на глазах товарища Сталина? Такой ковер от ушибов не убережет. Я чувствую сапогом брусчатку, ваш войлок слишком ненадежное покрытие. Футбол придется отменить.
Второй кивнул в знак согласия.
Я никак не мог взять в толк, почему в присутствии председателя правительственной комиссии кто-то решает судьбу столь тщательно обдуманного и согласованного с инстанциями мероприятия, в которое вовлечены сотни людей.
— Александр Васильевич...— с надеждой произнес я. Но Косарев молчал.
Неужели все напрасно? Столько надежд, столько труда! Как я посмотрю в глаза ребятам, что скажу братьям? Последнее время в «Спартаке» жили одной мыслью: доказать, что в герои праздника «Спартак» попал не случайно.
Оглядевшись по сторонам, я увидел неподалеку игрока дубля Алексея Сидорова, который аккуратно, по-детски высунув язык, рисовал пятачок одиннадцатиметровой отметки.
— Леша, иди сюда,— крикнул я, еще не осознавая, для чего зову его. И, пока он шел, меня осенило.— Упади!
Не знаю, что Сидоров подумал обо мне в тот момент, может быть, то, что я перегрелся на солнце, но, видимо, в моем тоне было что-то такое, что не позволило ему вслух выразить сомнение по поводу разумности моего приказа или отказаться. Легко оттолкнувшись, он взлетел в воздух и шмякнулся боком на ковер. И тут же, словно ванька-встанька, вскочил. Я спрашиваю:
— Больно?
— Что вы, Николай Петрович! Хотите, еще раз упаду? Тут, наконец, вмешался Косарев:
— Зачем же, раз не больно? Думаю, все ясно — играть можно!
На следующий день, когда Алексей переодевался в раздевалке, я увидел его бедро и ужаснулся — оно было иссиня-черное..."

"...Стоя рядом со Сталиным, Косарев незаметно сжимал в руке белый носовой платок. Было условлено: если игра вдруг придется не по вкусу «лучшему другу физкультурников», то по отмашке платком надлежало немедленно все прекратить. Я непрерывно бросал взгляд на Мавзолей, и чем дольше не было взмаха руки, тем яснее становилось: футбол «хозяину» нравился. Вместо оговоренных по сценарию тридцати минут матч продолжался почти целый тайм..."